Обследование – и приговор. Сколько жить – непонятно. Но диагноз есть, и он смертельный. Как дальше жить? ЗАЧЕМ? Отвечает протоиерей Валентин Уляхин.
Протоиерей Валентин Уляхин
– Этот вопрос в мой адрес. Дело в том, что шесть лет тому назад у меня обнаружили карциному простаты, то есть рак предстательной железы. Мне пришлось пройти курс лечения – радиотерапию, облучение и даже имплантировать радиоактивные изотопы. Это было одно, это было в 2005 году. Но этого показалось мало, Господь попустил большее – через год у меня приключился инфаркт, и мне пришлось шунтировать сердце. После этого я как бы потерял тот мотор, который был рассчитан именно на меня, а получил мотор намного меньшей мощности. Но, тем не менее, до сих пор я жив и считаю, что все было весьма и весьма знаменательно для меня.
Когда я услышал, что у меня рак, карцинома простаты, я не поверил своим ушам. Мне тут же предложили три варианта лечения, но я не мог воспринять это во всей полноте. И, ожидая операцию, в течение 2-3 недель, я потерял 10-15 кг только потому, что я не мог избавиться от навязчивой мысли: почему? Кто виноват? Зачем попустил Господь такое испытание?
После операции я старался об этом не думать. И когда через год мне пришлось пойти на шунтирование, и давление у меня стало колебаться от 200 до 60, и с падением давления я сам часто падал в коллапсе даже во время службы, что иногда происходит и сейчас, я старался не думать об этом. Просто не замечать.
Жизнь жительствует. Если человек доверяет себя Богу, то Господь Сам вершит и ведет человека по пути его жизни. Сам Господь знает тот момент, тот час, когда нам перейти порог Вечности, Сам Господь вводит нас в уклад жизни, соответствующий нашей болезни.
Если мы воспримем это как должное, не будем отчаиваться, не будем заострять внимание, мусолить сознание, наши болячки, поменьше думать об этом, то, видимо, в этом найдем большое утешение.
Если мы постоянно будем думать о болезни, о том, как нам жить, как нам лечиться, какие средства и медикаменты нам использовать, это только обострит состояние, и мы долго не протянем. Тут просто надо довериться Богу.
В 70-80-ые годы я встречал инвалидов еще Второй мировой войны, без рук, без ног, которые были оптимистами, которые, несмотря на свои страшные болячки и увечья, думали о счастье, думали о жизни. И, видимо, Господь таким образом их готовил к Царству Небесному. Потому что все, что попускает нам Господь, все это для того, чтобы наша душа, наш дух усовершенствовались в меру Христову. Это есть соучастие в страданиях Христовых. И надо благодарить Господа за все!
Я знал одну монахиню, она 1914 года рождения, она пела на клиросе в сельском храме, который я посещал в 70-80-ые годы. Ее звали Ольга Авдеевна, в схиме она была Алексия. Она была очень болящим человеком, она не могла петь без ингалятора – у нее была астма и туберкулез, и внутренние органы страдали. Но она никогда не отчаивалась, всегда была весела. И прожила она 97 лет.
Я знал также одного священника, инвалида войны, он служил недалеко от Ново-Истренского Воскресенского монастыря в Покровском храме. У него были осколки в позвоночнике – и он никогда не отчаивался. Он прожил более 80 лет. После войны, после поступления в семинарию, он несколько раз был на грани смерти, он буквально умирал. Но тем не менее он выжил и прослужил 45 лет после окончания семинарии, служил прекрасно.
Я также знал другого священника, который прожил 95 лет, который вместе со своей семьей находился в ссылке еще в 30-ые годы, который голодал, не вкушал хлеба по десять и больше дней, будучи еще отроком, в голоде, в холоде прожил 10-15 лет, сумел все выдержать, не отчаивался, оставался человеком, оптимистом. Умер он в 2005 году в возрасте 95 лет.
И таких случаев очень много. Будем почаще обращаться к опыту наших предков, пращуров, наших знакомых, и мы увидим благодатный материал для того, чтобы поддержать себя на плаву и не сдаться.
************
Болезнь – это наказание за проступки, отступление от веры, за нарушение церковной дисциплины. Так ли это? Мы беседуем с протоиереем Валентином Уляхиным, преподавателем кафедры Священного Писания Ветхого и Нового Завета ПСТГУ.
— В православной среде существует такое мнение, что болезнь – это наказание. Как вы считаете, насколько это правильно?
— Болезнь – не наказание. Болезнь — это объективный фактор нашей жизни. Без болезни не может быть человека. Единым человеком вошел в мир грех, как пишет апостол Павел, комментируя Бытие, в послании к Римлянам. И грехом вошла в мир — смерть.
То есть грех непослушания привел к смертности и болезненности всякого человека. Мы в своих немощных телесах несем устремленность к смерти. Поэтому смерть и болезнь объективны для нас, и мы не можем быть без болезни и несем в своих бренных членах, как пишет апостол Павел, те наши болезни, которые нас сближают с крестной болезнью Господа.
«Довлеет тебе благодать Моя, сила моя в немощи совершается» — это апостол Павел услышал от самого Христа. Все христианские подвижники, все апостолы, мученики, преподобные были отнюдь не богатыри. И это – главное доказательство того, что болезнь – не наказание…
Апостол Павел был тщедушный, маленький, кривоногий, заросшие брови, глазки маленькие, нос крючком, лысый, да еще гугнивый к тому же — заикался, как Моисей. У него болели глаза (он пишет к Галатам: молодцы вы, Галаты, если бы вы могли – глаза бы свои дали мне, потому что я плохо вижу). Он страдал эпилептическими припадками. Дело в том, что апостол Павел был родом из Тарса. И там, в Киликии, далекой провинции Римской империи, периодически бушевала лихорадка. И Павел страдал последствиями этой болезни в виде припадков.
Он пишет к Галатам: благодарю вас, что вы не плевались, слушая меня. Это буквальный перевод с греческого, в русском тексте это немножко препарировано. Почему? Потому что во время проповеди он часто падал. Это считалось духовной болезнью типа проказы, и обычно люди, видя такого припадочного, плевались, чтобы отвратить от себя бесов, духов злобы поднебесной.
Апостол Павел был очень болезненный человек, он даже своего любимейшего ученика Луку как врача держал всегда с собой, потому что не мог без врача путешествовать.
Так вот, Павел жаловался самому Господу, о чем читаем в послании Коринфянам: Господи, за что ты мне дал ангела сатаны, жало в плоть, которое удручает меня? Что такое жало в плоть? Skolops – в переводе с греческого это кол, на который насаживали отпетых разбойников. Это самая страшная мучительная казнь. Павел просил: «Господи, избави меня от жала в плоти». Есть разные мнения, что это за болезнь, но главное, что он страдал болезнями, и Господь не исцелил апостола Павла, а только сказал: «Довлеет тебе благодать моя, сила моя в немощи совершается». Наша сила совершается в крестном несении болезни.
Преподобный старец Амвросий Оптинский большую часть своей жизни, лет с сорока (а жил он довольно долго — восемьдесят лет), лежал. Все известные и неизвестные 19 веку болезни гнездились в его бренном теле. И кишечные заболевания, и желудочные, почки, печень, позвоночник — всё страдало. Он лежал буквально на одре смертном сорок лет. Ему предлагали рыбку на Пасху, а он говорил: «Я не могу ее кушать, дайте хоть понюхать мне эту рыбку на Пасху». Доктора не знали причину этих болезней.
Преподобный Сергий, игумен Радонежский, страдал на одре смертном, тягчайше болел. Мы обычно читаем, что преподобный очень легко отдает свою чистую святую душу Богу. Нет. Игумен Сергий Радонежский тяжко страдал, прежде чем умереть.
Возьмите Иоасафа Белгородского. Он жил очень мало, около пятидесяти лет, по-моему. Он в конце своей жизни говорил: «Как жалко, что я в свои молодые годы не берег свое здоровье, я питался одним хлебом и водою, и в результате не могу сделать то, что хотел всю жизнь, совершить все свои труды. И он умер раньше времени.
Бессмертный Бог умирает как последний грешник на кресте, потому что Он взял на Себя все грехи мира… («Боже, почему ты меня оставил?»). Христос на кресте взял на Себя все грехи, и как бы в Своем лице Он олицетворил самого страшного грешника. В очах своего Отца Он предстал как самый страшный грешник и умер крестной смертью. И смертью своей смерть попрал. Потому, что без такой смерти нельзя было войти во ад,чтобы там предстать перед сатаною. Как пишет Василий Великий – сошел в бездну ниже всякой бездны, где был дьявол. И своим явлением, и дыханием уст своих победил дьявола. И для этого нужно было умереть на кресте. Господь умер как самый последний грешник, взяв на себя всего грехи мира, вменившись с разбойниками в один ряд. Сам Господь претерпел такие страшные болезни.
Мы можем жить в правде, только подражая крестным мукам Спасителя. Чтобы быть нам человеками, тем более православными христианами, нам нужно нести болезни. Апостол Павел пишет: «Аз язвы Господа Христа моего на теле своем ношу». И на парамане каждого монаха написаны эти слова. Потому что без этого невозможно нам спастись. Мы живем в подражании Христу.
Иоанн Кронштадский
Вспомните святого праведного Иоанна Кронштадтского. Ему тоже приходилось очень много болеть, он был отнюдь не богатырского сложения. Но он до конца был верен поставленной цели. Когда он был очень тяжело болен, врачи говорили: «Если вы не будете вкушать пищу скоромную, вы умрете».
И все-таки, посоветовавшись со своей матерью, святой праведный Иоанн Кронштадский решил отказаться от требований врачей и не нарушать поста. А мать ему писала, что лучше умри, но не нарушь поста. И это нам тоже пример перенесения скорбей и болезней.
Все святые, за редким исключением, претерпели болезни — в виде каких-то тяжких скорбей или реальных болезней, будучи мучениками за имя Христово. Сам Господь, в Евангелие от Иоанна в 5 главе говорит, что мы, люди, несем наш образ Божий в бренном теле. Хотя это бренное тело становится для нас со всеми своими болячками храмом Духа Святаго, живущего в нас.
У Иоанна Богослова в пятой главе говорится о расслабленном, который 38 лет находился в параличе. Это Евангелие мы всегда читаем на водосвятном молебне. В Иерусалиме на общей купели лежали множество болящих, слепых, хромых, сухих, чающих движения воды.
Слепой — это не только тот, кто не может видеть, это еще зашоренный, предубежденный, который видит чудеса Христова и не воспринимает. Духовная болезнь как бы проецируется на физический недуг.
Глухие — это те, кто недужен и не слышит. Когда человек зашорен, не воспринимает слово Божие, он каждое воскресенье приходит в храм и исповедуется в одних и тех же грехах, потому что он не может оторваться от грехов и совершает те же самые грехи, в которых исповедуется каждую неделю. Он слышит слово Божие, но не воспринимает. В результате он всю жизнь остается глухой.
Сухой — это человек, который засох в своей вере. У него была вера, но она высохла под влиянием разных обстоятельств, он уже не имеет живительной благодати, хотя и часто причащается, и исповедуется, и в других таинствах участвует, но он окаменел в своем сердце и только формально приходит в храм и участвует иногда в жизни Церкви. Это все падает на засохшую почву сердца.
Все взаимосвязано. Болезни наши телесные и недуги наши духовные часто идут рука об руку. Мы все болящие, скорбящие. И вот Господь приходит и говорит: «Ты хочешь исцелиться?» То есть, хочешь ли ты привести в гармонию свои телесные немощи и свой образ Божий? Ты не можешь освободиться от болезней, это невозможно, потому что человек несет в себе это заряд смерти. Рано или поздно он умирает, и телесная смерть побеждает. А смерть — это таинство, которое помогает перейти порог вечности и соединиться с Господом. Поэтому апостол Павел говорил: «Для меня жизнь Христос. А смерть – приобретение». Какая смерть? Это физическая смерть.
Смерть — успение, кратковременный сон, который обязательно кончается пробуждением. Эта смерть нас всех ожидает, как кратковременный сон, поэтому мы называем усопшие, то есть как человек, который уснул сном, до второго Пришествия, он спит. А во время второго пришествия, которое обязательно придет, Господь воскресит всех успопших, и душа бессмертная соединится с воскресшим, преображенным телом.
А вот самая страшная смерть – это смерть в результате болезни духовной, когда человек уходит сам от Бога. Апостол Павел признает только эту смерть, духовную. Духовная смерть гораздо опаснее, чем все причины, которые ведут к временной смерти, чем все болезни, которые мы несем в своем теле.
Такие смертные болезни посетили меня в 2005 году, когда мне было 55 лет. У меня случайно обнаружили карциному простаты, онкологию. И мне пришлось облучаться. Слава Богу, уже пять лет прошло. Несмотря на всевозможные последствия такого облучения, я жив. В 2006 году, через год после облучения, мне пришлось пережить инфаркт и, чтобы иметь возможность служить, я согласился на шунтирование сердца. Мне поставили 3 шунта. Более того, 4 раза мне зашивали грыжевое кольцо на каждой стороне (паховая грыжа), и затем такие мелкие операции, как микрома груди.
Я сам чувствую, что без пролития крови нельзя наследовать Царствия Небесного. Но Царствие Небесное нудится, поэтому, когда Господь приходит к расслабленному у купели, он спрашивает: «А хочешь ли ты исцелиться?»
По-гречески получается так: имеешь ли волю исцелиться? Конечно, все желают избавиться от болезни, а вот имеешь ли волю, то есть, можешь ли воспринять Господа своим Богом?
И что же получается? Этот расслабленный сказал: «Да, конечно, Господи». И тогда Господь говорит: «Возьми одр свой и ходи». И исцеляет его. Проходит некоторое время, как пишет Блаженный Августин, и этот расслабленный становится палачом Господа Иисуса Христа. Он бьет его по ланитам и заушает. Получается, что он выразил желание формально, а на самом деле предал Господа. И, конечно, его смерть становится не легким сном, а вечной смертью, отступлением от Бога.
Такая динамика происходит в жизни каждого человека. Мы желаем исцелиться, мы готовы все отдать за исцеление, мы просим, молим: «Дай нам исцеление!» А Господь спрашивает: «А хочешь ли?» То есть, имеешь ли волю соблюдать мои заповеди?И мы говорим: «Да, да, конечно». Но проходит некоторое время, и мы отступаем. Наша динамика идет по синусоиде.
Устремляемся иногда к совершенству, а затем падаем в бездну греха отчаяния, ропота, малодушия. Затем встаем, опять каемся, берем свой крест, опять совершаем восхождение и опять падаем. Но все решает вектор: или он направлен вверх, или вниз. Господь нас призывает идти вверх – ищите прежде Царствие Божие и Правды его, и все приложится вам.
От нас зависит свободный выбор и желание быть с Господом не только устами, но и конкретными делами, исполнять его волю. Так вот, когда Господь исцеляет тещу Петра, в русском тексте сказано: «И теща начинает служить им», то есть апостолам и Христу. В греческом оригинале сказано: «И она начинает служить Ему», то есть Христу. Мы получаем исцеление для того, чтобы служить Богу.
Господь иногда посещает нас смертными болезнями, чтобы привести в гармонию нашу форму и содержание. Посещает нас болячками, чтобы мы дух направляли к совершенствованию. Иногда человек, которого преследуют страшные болезни, начинает как-то иначе смотреть на мир, и болезнь становится стимулом к его совершенствованию. И он, зная, что ему скоро умирать, уже обращается всей своей жизнью, всеми фибрами своей души к любви Христовой.
Господь каждого из нас ведет ко спасению: через болезни, через скорби, через ужасы, войны, драмы, расставание с ближними, через семейные трагедии, чтобы внешняя оболочка соответствовала главной задаче совершенствования образа Божия, уподоблению Богу.
Наша задача — постоянно совершенствовать душу, ум для правды, чувства для святости, волю для добра, чтобы быть подобием Божием.
Раковые клетки есть у каждого человека, и мы не знаем, как они будут эволюционировать, но Господь-то знает. Мы достигаем какой-то стадии, когда нам требуется посещение Божие в виде болезни, без которого мы не можем стать людьми, тем более христианами, тем более православными христианами.
Часто люди просто скрывают свои болезни, они стараются выглядеть мужественно, чтобы не показывать их. На самом деле у каждого есть болячки, у каждого есть свои немощи. Господь как заботливый Врач исцеляет всех. Если не сокрушается сердце человека, то Господь для спасения сокрушает кости человека. Об этом говорят и пророки. Об этом говорил еще премудрый Соломон. Если человек костенеет в своей жизни, сердце его становится камнем, то Господь, чтобы сокрушить сердце каменное,сокрушает кости человека — для того, чтобы это сердце стало способным воспринять живительную силу слова Божия и любви Божественной.
Анатомия болезни и исцеления прекрасно дается в Евангелии. Центурион, сотник, то есть младший офицер в римских войсках (как лейтенант), который исповедует культ императора, приносит жертвы императору как богу, который в глазах иудеев является отверженным от спасения, который сочувствует Богу Израилеву, но поклоняется и множеству других богов пантеона языческого мира — этот центурион приходит и обращается ко Христу, хватается за последнюю соломинку: «Господи! Мой отрок болеет, и вот я пришел к тебе, чтобы Ты мне помог». И Господь говорит: «Ну, ладно». А язычник отвечает: «Господи, я не достоин, чтобы Ты вошел под кров мой». И Господь что говорит: «Во Израиле не встречал Я такой веры, как у этого язычника». Вот почему придут с Востока и Запада и возлягут в лоне Авраама, а мнящиеся же бытии сынами Царства Божия будут изгнаны вон.
Язычник пришел ходатайствовать за своего слугу, раба или родственника, и поражает такое смирение: «Господи, ты рцы слово только, и отрок мой исцелится. Я не достоин, чтобы Ты вошел под кров мой». И Господь исцеляет. Значит, не по нашим заслугам мы получаем исцеление. В одном из Евангелий говорится, что приходят иудеи и говорят, что этот центурион является тайным прозелитом, то есть он благосклонно относится к иудеям, он для нас построил синагогу, так что он достоин, сделай для него чудо. А Господь как бы отвечает им: «Не по заслугам, а исключительно по необходимости».
Некоторые говорят: почему я столько потрудился для Церкви, достиг таких постов в иерархии, например, и так страшно болею? А потому что Господь исцеляет не в силу наших заслуг, а исключительно в силу того что необходимо для нашего спасения. Так вот сотнику необходимо было, чтобы его сыночек исцелился. А нам может более необходимо чтобы нести болезнь, крест свой.
2 декабря 2008 года мне пришлось проповедовать в храме Христа Спасителя. Мне сказали: подольше говори проповедь, потому что Патриарх Алексий еще не приехал (он возвращался из больницы, где лечил сердце).
Мне пришлось говорить 40 минут. Он успел, вошел в алтарь. Господь дал еще ему несколько дней жизни (он скончался 5 декабря), для того, чтобы он сделал последнюю точку. Целая группа священников, диаконов, протодиаконов в тот день должна была получить награды. И Патриарх, будучи в таком болезненном состоянии, наградил всех священников, а затем, на другой день, четвертого, он служил в Успенском Соборе, и, поскольку был день интронизация Патриарха Тихона, он еще поехал в Даниловский монастырь, там совершил молебен. И только после этого Господь принял его душу.
Бог дарует нам исцеление не потому, что мы совершаем молебны о здравии в сорока монастырях, заказываем сорокоусты. Если нам необходимо, чтобы мы, как преподобный Амвросий Оптинский, на одре смертном лежали для того, чтобы душа вошла в вечность, тогда Господь дарует нам именно это, хотя мы просим совершенно о другом.
Спаситель очень часто дарует нам исцеление по молитвам совершенно неизвестных нам людей. В притче о самарянине священник, который спешил на службу в Иерусалимский храм, перешел на другую сторону, чтобы даже взглядом не прикоснуться к мертвецу. То же самое левит сделал, и только самарянин подошел и несчастного иудея, который пал от разбойников, спас. Причем последнюю рубашку разорвал, чтобы перевязать раны, возливая масло и вино, посадил на своего ослика и отвез в гостиницу.
— Как должна измениться жизнь христианина после того, как он узнал, что смертельно болен? Как смириться с болезнью?
— Когда я узнал, что у меня карцинома, я написал бумажки и повесил их перед собой рядом с письменным столом на двери и на кухне. Написал так: «Заповедь Господня: хочешь жить — не думай ни о чем». И «Сами себе и друг друга и весь живот (жизнь) наш Христу Богу предадим». Если мы будем думать о наших болячках, они будут усугубляться.
Господь с нами всегда. Он в нашей жизни. Вот мы причащаемся Тела и Крови – Он во всей полноте входит в нас, причем телесно. Но то, что нам предписывает медицина, мы должны воспринимать как дар Божий. И более того, для многих медицинские рецепты становятся обоснованием их особой дисциплины во время поста. Если человеку рекомендуется вкушать какую-то особую пищу во время поста, эта пища становится лекарством для него, и он обязательно должен вкушать такую пищу. Скажем, цесаревич Алексей должен был вкушать мясо, у него была гемофилия.
Если почитаем древних отцов, они говорят так: не прилагай сердца и не отвергай. Не нужно отвергать то, что нам дает медицина, не нужно при этом прилагать сердце, то есть нужно всю свою жизнь предать Господу и одновременно использовать медицинское средство.
Мне шестьдесят лет, и я помню, как многие священники семидесяти, восьмидесяти, девяноста лет относились к своим болячкам. Был такой священник — протоиерей Андрей Усков, храм Архангела Михаила в селе Михайловское. У него было много болезней, но он старался не разглашать то, что Господь давал ему чудесное исцеление. У него были трофические язвы, у него болел желудок, у него была ишемия головного мозга, давление, и он молился Господу, и Господь даровал ему силы, потому что ему еще нужно было исполнить волю Божию. И он говорил так: «Никогда не говори о том, что тебе стало лучше, что тебя Господь исцелил». Это из Евангелия, когда Господь исцеляет слепцов, он говорит: «Никому не говорите об этом». Как только человек начнет говорить «Дал Господь мне исцеление», лукавый тут как тут. Поэтому, если человек получает исцеление, лучше об этом никому не говорить. Благодарить Господа, но это оставить в тайне.
— Насколько христианин должен заботиться о своем здоровье? Где та грань, после которой начинается уже не надеяние на Господа, а переживания о своих болячках?
— Мы не знаем, что будет завтра. Мы не знаем, что будет через год, через десять лет. И завтрашний день — он в руках Божиих. Мы не знаем, будем мы среди тех пятисот человек, которые каждый день умирают в Москве и Московской области. Или в числе тех двадцати тысяч, которые умирают каждую минуту во всем мире.
Лучше не думать об этом, не прилагать сердце. Не отвергать, но и не прилагать сердце. День прошел, и славу Богу. Мы не отказываемся от того, что предлагает нам медицина, но зацикливаться на этом ни в коем случае нельзя.
— Есть такое мнение, что воля к выздоровлению может творить чудеса. Чем больше ты хочешь выздороветь, тем быстрее выздоравливаешь. Говорят, что нужно поддерживать в себе позитив, чтобы увеличить шансы на скорейшее выздоровление. Вы согласны с этим?
— В этом есть рациональное зерно. В апостольском веке, в эпоху первых христиан, этот позитив был постоянным ожиданием Мессии, пришествием Христа. Вот это каждодневное ожидание прихода Христа давало силы людям. И когда мы верим в позитив, который уже ассоциируется не с каким-то новым лекарством, новым методом лечения, а с помощью Божией, этот позитив оказывает на нас благотворное воздействие.
Мы верим — Господи, вот завтра я причащусь, я буду полностью исполнять Твои заповеди, переменю свои мысли. Произведу покаяние, реальное покаяние, буду по-другому к Тебе относиться, буду по-другому относится к ближним, у меня ум на 180 градусов перевернется, отойду от греха, буду только устремляться к тебе, завтра я буду тебя встречать и послезавтра буду встречать. И так, с каждым днем, это оказывает позитивное воздействие.
— Правильно ли, если человек не щадит своего здоровья ради добрых дел?
— К сожалению, мы часто безрассудно относимся к самим себе.
Я вспоминаю одного из своих учителей прошлого века, Владимира Николаевича Панешникова, он занимался святыми источниками. Еще в 35 году он спас лаврские источники, когда там хотели строить заводы.
Ему было 86 лет, и он считал, что вода этих святых источников может все болезни исцелять. И так действительно было. Я тоже иду по его стопам. Каждое воскресение, уже в таком возрасте, он ездил на источники и привозил бидоны с водой. И вот однажды он взял тяжелый бидон на 5 литров и пошел к двум сестрам, одна из которых была слепая, чтобы навестить их и передать им воду. И этот риск оказался смертельным. По дороге почувствовал себя плохо. Когда приехала скорая помощь, он был мертв. Нам нужно рассчитывать, распределять свои силы так, чтобы достигнуть конечной цели.
Апостол Павел говорит в послании к Коринфянам: «Я бегу». Это означает — «я совершаю марафонский забег». Нужно жить как спортсмен, который совершает марафонский забег, он знает, когда ускорить свой бег, когда замедлить, остановиться на некоторое время и ни в коем случае не подвергать себя смертельному риску. Потому что если спортсмен рванет сразу же, он тут же упадет и может концы отдать. Нужно уметь распределять свои силы, чтобы достичь заветной цели, а не рисковать безрассудно.
Священник Алексий Уминский: …. Конечно, наверное, больной, которая больна раком, следует говорить, что она никогда не умрет, что она будет все время здоровая, что у нее будет хороший аппетит, что у нее будет много денег, что она в ближайшее время поедет заграницу, что все жизнь будет не жизнь, а «взбитые сливки с клубникой». Если такое говорить человеку, то вряд ли это поможет. Это то, наверное, и было бы навешано на уши лапшой.
Когда говорят человеку правду о нем, когда человеку дают возможность в минуту совершенно страшную, когда человек лишен сил физических, когда человек духовно подавлен, когда человек не знает к кому обратиться, когда ему не врут, а говорят правду и дают возможность выхода из положения, то тогда человек может в этом состоянии смирить себя, обратиться к Богу, начать совсем другую жизнь, даже в состоянии рака.
Между прочим несколько случаев, когда я с раковыми больными общался, и в течение какого-то времени, и я был свидетелем того, как они умирают — и уже перед смертью и с ними беседовал. И удивительное дело, эти люди, которые были так тяжело больны, у них был страшный конфликт в семье, у них было полное непонимание близких, у них было полное выражение неучастие со стороны родственников, потому что они были бессильны. Родственники прекрасно понимали что им осталось не долго. Эти люди были настолько несчастны в своем одиночестве, в своей болезни…
И только когда я начинал говорить с ними о настоящем, когда эти люди стремились понять свою жизнь и оценить правильно, в том числе свои грехи, эти люди вдруг примирялись. Примирялись со своими ближними, потому что понимали, что вот это отчуждение, холодность одиночества — это результат всей прожитой ими жизни.
И вот они находили возможность в этот момент это принять и по-другому взлянуть на мир, по-другому взглянуть на себя. И отходили ко Господу эти люди спокойными и счастливыми людьми. Да это было страшно, но это была такая надежда, такое упование на то, что Господь даст шанс на бессмертие, что это было ясно по их лицам. Это было свидетельством того, что эти люди за короткий период своей жизни, самый страшный и тяжелый, сумели сделать настоящий подвиг преображения и покаяния, и возвращения к Богу. И вот эти люди были уже не одни, даже в тот момент, когда с ними рядом никого не было, даже близких. Они, конечно, страдали от этого, но с ними был Христос. И любовь и утешение Христово они всегда получали, мой личный опыт об этом говорит.
Поэтому может быть когда-нибудь об этом кто-нибудь поймет, когда встретитесь с такой ситуацией, когда врать человеку — это не всегда хорошо. Говорить человеку в минуту, когда ему тяжело, что у тебя все будет хорошо, это не всегда правильно. Иногда с любовью правду сказать бывает очень важно самому человеку.
И Церковь всегда говорит правду, во всех случаях. Это ее достоинство.
Каждый идёт к Богу своей дорогой. Порой это довольно драматический и даже трагический путь. Таким он был для известного в Ливнах музыканта Сергея Анисимова, создателя и лидера популярной рок-группы «Замки». Перед своей кончиной он принял схиму с именем Павел. Сегодня его вдова Ольга уверена, что земные страдания нам даются не просто так.
Ольгу Анисимову знают в городе очень многие — такой она общительный и разносторонний человек, особенно в молодежной среде, хотя недавно она отметила свое тридцатилетие. Оля играет в народном театре, поет на сцене и в храме, пишет сценарии, стихи.
Поколение постарше хорошо знает ее отца — Виктора Головина. Талантливый певец с уникальным голосом, он был известен еще мальчишкой в слободе Беломестной, перед службой в рядах Вооруженных сил заведовал Беломестненским клубом, после службы в армии пел в знаменитом ливенском вокально -инструментальном ансамбле «Хорошее настроение», его даже приглашали в «Песняры».
— Меня с детства сопровождала музыка, это была для меня моя среда обитания. Мой дед Владимир Николаевич Сухенко работал в клубе поселка Сахзаводского худруком, такой активный, энергичный был, жизнелюб! Мама говорит, что я такая непоседа в него, но и на папу очень похожа! Еще в детском саду я всегда пела и танцевала, помню, как мама сшила мне платье снежинки из своего свадебного — оно было такое красивое!
В школе Оля тоже пела, но нравился театр. А когда увидела подружку в группе «Капельки», попросила отца отвести ее к М. В. Иванниковой. И это тоже была школа, но и праздник одновременно.
Со своим суженым Оля познакомилась на собственной свадьбе, куда он был приглашен и как звукооператор, и как коллега. Если бы Ольге тогда сказали, что именно Сергей будет ее супругом, она бы никогда не поверила. Но именно так и случилось спустя 10 лет.
— До встречи с ним я была другая. Но когда увидела, насколько это был талантливый, необычный, интеллигентный человек, поняла, что прежней уже не буду. Я и раньше тянулась к нему — как к другу, как к коллеге, мне было 17, а ему — 32.Доверяла секреты какие-то, но никогда не давал он повода заметить свою симпатию ко мне.
И вот спустя эти 10 лет, прожив очень тяжелый для себя, тоже високосный 2008 год, после разрыва семейных отношений, Ольга встретилась с Сергеем вновь. И тогда уже никто из них не стал скрывать взаимной симпатии. 2009 год стал самым счастливым в жизни Оли.
Любая женщина позавидует тому, как рассказывала она о своих чувствах. Быть любимой, защищенной, и любящей — это счастье.
— Я стала меняться, стала намного серьезнее, более собранной. Сергей дал мне очень многое как женщине и как человеку, дал теплоту, любовь, мы могли разделять наше творчество, были как обе руки одного существа. Было все в моей жизни, чтобы быть счастливой — любимый человек, любимая работа. Только одного не хватало у нас — ребенка. И мы стали к этому готовиться. Я хотела попросить Божьего благословения на такой шаг…
В день ангела Ольги в Свято-Сергиевском храме было много людей. Ольга оробела — куда, к какому батюшке обратиться? И вдруг будто что-то толкнуло ее к молодому священнику с удивительно светлыми голубыми глазами. Это был отец Иоанн (Кузьмин), который потом духовно сопровождал их с Сергеем до самого конца. Отец Иоанн после службы подарил Ольге православные книги, которые она с огромным интересом читала. Ольга стала посещать храм, петь в Заливенском храме на клиросе, с ней там пел и Сергей. Когда они пели в один голос, те, кто слышали, испытывали потрясение от такого созвучия. И еще одно мистическое совпадение — один из пределов этого храма носит имя апостолов Петра и Павла. Именно с таким именем ушел из жизни Сергей.
…Когда стало известно о его смертельной болезни, Ольга боялась сказать слово, не сдержаться, будто окаменела. Но Сергей ничем не выдал своих чувств, по ее выражению, «ни разу не сделался слабым». И вместе они стали проходить этот путь, делая потрясающие открытия о том, кто мы в этом мире и зачем.
Сергей Анисимов пришел к вере вполне осознанно. В онкологической больнице Орла есть часовня, где можно пообщаться со священником, помолиться, почитать книги, так нужные там.
С Ольгой они постоянно общались по телефону, и это были разговоры о насущном для каждого смертного. Сергей вернулся из больницы другим.
На Пасху группа «Крин» (бывшие «Замки») выступала на концерте в РДК. Ольга и Сергей вместе пели на сцене, Сергей совсем не выглядел больным, наоборот, он был собран и энергичен (хотя там ушло много его сил), и на репетициях он говорил: «Это моя стезя, сцена дает мне силы». Он спел пять или шесть песен. Последних. Но переписал все тексты, оставив прежнюю музыку, на православные и духовные темы. Этот диск есть у многих его поклонников.
— У него уже тогда глаза были другие, чистые,- говорит Ольга. — А в июле он ушел.
Отец Иоанн постоянно был с нами, он каждый день исповедовал и причащал Сергея, беседовал с ним. Люди, которые видели их вместе, поражались сходству — оба светловолосые и голубоглазые.
В конце жизни Сергей Анисимов добровольно отрекся от всего, что связывало его с земной жизнью. И принял схиму. Теперь это был схимонах Павел.
— Я рада, что Господь забрал его так. Не всем так везет, кто понимает, — Ольга улыбается, — я точно теперь знаю, что онкологические болезни даются людям Богом, чтобы человек успел осознать свою жизнь, покаяться и очиститься.
Когда Ольга впервые увидела глаза монаха в Оптиной пустыни, она была потрясена — в них был только свет и всечеловеческая любовь. Такие глаза теперь были у ее мужа. — Сергей спросил меня: «Когда я умру?». Я ответила, что как только отец Иоанн вернется в Ливны (он был в поездке). И действительно, в 4 утра наш батюшка прибыл в город, и в 5 утра Сергея не стало.
…На похоронах она не плакала, пела вместе со священно-служителями, проводить Сергея пришло столько людей! А потом… Потом сорок дней Ольга каждый день ходила к любимому, молилась, разговаривала с ним. В Ливнах всего два схимника — Сусанна и Павел. Похоронены они рядом. Совпадение?
Ольга не помнит те семь месяцев, что жила после одна. Благодаря поддержке друзей и близких, которые очень деликатно сопереживали ей, «не лезли в душу»,она вернулась к обычной жизни.
— Надо жить, надо возрождаться. Бог терпел и нам велел. Я просто помню, когда мы с Сергеем говорили о том, что с нами будет, когда он уйдет, мы договорились, что половинки наших сердец разорвутся и поменяются. Шутили как бы. Но, идя от его могилы с подругами, я почувствовала острую боль в сердце, как операцию! Меня поддержали, а я улыбаюсь — это же наши сердца поменялись половинками! И я знаю, что он всегда рядом, он молится за всех нас. Лишь бы я была его достойна.
Удивительно было слышать, как Оля, рассказывая о Сергее, говорила: «мы узнали, мы заболели, мы умерли», причем это совершенно непроизвольно!
Отца Ольги Виктора Головина тоже уже нет. Но она успела с ним записать песни, поработать на сцене. И уверена — ей очень повезло, что у нее были такие отец и муж — оба с крепким внутренним стержнем. Сейчас в ее душе много чувств, связанных с отцом. И хотя семья распалась, когда Оле было 5лет (ее воспитывал отчим, достойный человек, которого она очень уважает), отцовские гены все более зовут узнать о нем больше.
Удивительно в этой молодой женщине то, что она, потеряв близких людей, считает, что все это — награда, которая дает ей возможность уметь видеть людей, любить и оправдывать их поступки. Каждому человеку дан выбор, делать то или иное, быть плохим или хорошим. По ее мнению, плохих людей нет — может, это мы виноваты в том, что не разглядели в нужный момент в человеке его хорошее зерно, не поддержали его, не выслушали, не поняли.
Но особенно Ольга любит детей. Наверное, потому, что в душе она сама светлый ребенок и эту непосредственность и радость она дарит всем, кто ей встречается на пути.
Не нужно плакать об умерших, дело сделано, жизнь прожита. Нужно жалеть живых, пока есть время. А оно обманчиво, течет незаметно, и заканчивается внезапно. Там времени нет, там есть вечность.
Помню, как он впервые пришел к нам в храм. Такой забавный мужичек – лесовичек. Небольшого роста, полный. Робко подошел ко мне и попросил поговорить с ним.
Он сказал, что тяжело болен, и ему осталось недолго. «Если делать операцию, врачи говорят, проживу еще шесть месяцев, а если не делать, то полгода», невесело пошутил он. «За свои шестьдесят шесть лет, я как-то никогда не задумывался ни о жизни, ни о смерти, а вот сейчас хочешь, не хочешь, а нужно готовиться. Помоги мне, батюшка».
Он стал часто приходить на службы, читал Евангелие. Регулярно причащался, но одного я никак не мог от него добиться. Очень уж мне хотелось, чтобы он покаялся. Не так, как часто говорят люди, приходя на исповедь. «Грешен». Спросишь: «В чем». Ответ: «Во всем». И молчок, «зубы на крючок». И как ты его не раскачивай, ну не видит человек в себе греха, хоть ты его палкой бей.
Мы каждый день молимся молитвами святых. А они себя самыми грешными считали. Читаешь: «Я хуже всех людей». Думаешь: «Что, даже хуже моих соседей»? Не понимаем, что чем выше поднимается в духовном плане человек, тем больше ему открывается его несовершенство, греховность натуры. Это как взять листок белой бумаги и поднести его к источнику света. С виду листок весь белый, а в свете чего только не увидишь: и вкрапления какие-то, палочки. Вот и человек, чем ближе к Христу, тем больше дрянь.
Никак я не мог этой мысли Ивану донести. Нет у него грехов, и все тут. Вроде искренний человек, старается, молится, а ничего в себе увидеть не может.
Долго мы с ним боролись, может, и дальше бы продолжали, да срок поджимал. Начались у Ивана боли. Стал он в храм приходить реже. По человечески мне его было жалко, но ничего не поделаешь. Бог его больше моего пожалел, дал такую язву в плоть. Неужто было бы хорошо, если бы он умер внезапно, во сне, например. Пришел из пивной, или гаража, лег подремать и не проснулся. Болезнь дана была ему во спасение, и мы обязаны были успеть.
Однажды звонок: «Батюшка, Иван разум потерял. Можно его еще хоть разочек причастить»? Всякий раз после причастия ему становилось легче. Поехали в его деревеньку. Дом их стоит на отшибе, метров за сто от всех остальных. Захожу и вижу Ивана. Сидит на кровати, он уже не мог вставать, доволен жизнью, улыбается. Увидел меня, обрадовался, а потом задумался и спрашивает: «А ты как попал сюда? Ведь тебя же здесь не было».
Оказывается метастазы, проникнув в головной мозг и нарушив органику, вернули его сознание по времени лет на тридцать назад. Он сидел у себя на кровати, а вокруг него шумел своей жизнью большой сибирский город, в котором когда — то жил. Он видел себя на зеленом газоне в самом его центре, кругом неслись и гудели машины, сновал поток людей. Все были заняты своим делом, и никто не обращал внимания на Ивана. И вдруг он увидел напротив себя на этом же газоне священника, к которому он подойдет только через тридцать лет. «Неужели и ты был тогда в моей жизни»?
Я решил немного подыграть ему и сказал: «Да, я всегда был рядом. А сейчас давай будем собороваться, и я тебя причащу». Он охотно согласился. За эти полгода Иван полюбил молиться.
Через два дня, утром в воскресение перед самой литургией я увидел его, входящим в храм. Он был в полном разуме, шел ко мне и улыбался. «Батюшка, я все понял, я понял, чего ты от меня добиваешься». И я, наконец, услышал исповедь, настоящую, ту самую, которую так ждал. Я его разрешил, он смог еще быть на службе, причастился, и только после этого уехал. Перед тем, как уехать, он сказал: «Приди ко мне, когда буду умирать». Я обещал.
Наверное, через день мне позвонила его дочь: «Вы просили сообщить, отец умирает. Он периодически теряет сознание». Я вошел к нему в комнату. Иван лежал на спине и тихо стонал. Его голова раскалывалась от боли. Я сел рядом с ним и тихонько позвал: «Иван, ты слышишь меня? Это я. Я пришел к тебе, как обещал. Если ты меня слышишь, открой глаза». Он открыл глаза, уже мутные от боли, посмотрел на меня и улыбнулся. Не знаю, видел он меня или нет? Может, по голосу узнал. Улыбнувшись в ответ, я сказал ему: «Иван, сейчас ты причастишься, в последний раз. Сможешь»? Он закрыл глаза в знак согласия. Я его причастил и умирающий ушел в забытье.
Уже потом его вдова сказала мне по телефону, что Иван пред кончиной пришел в себя. «У меня ничего не болит», сказал он, улыбнулся и заснул.
Отпевал я его на дому, в той комнате, где он и умер. Почему-то на отпевании никого не было. Видимо время было неудобное. Когда пришел отпевать, посмотрел на лицо Ивана, и остановился в изумлении. Вместо добродушной физиономии простоватого мужичка-лесовичка, в гробу лежал римский патриций. Лицо изменилось и превратилось в Лик. Словно на привычных узнаваемых чертах лица, проступило новое внутреннее состояние его души. Мы успели, Иван.
О, великая тайна смерти, одновременно и пугающая, и завораживающая. Она все расставляет по своим местам. То, что еще вчера казалось таким важным и нужным, оказывается не имеющим никакой цены, а на то, что прежде и внимания не обращал, становится во главу угла всего твоего бытия и прошлого и будущего.
Не нужно плакать об умерших, дело сделано, жизнь прожита. Нужно жалеть живых, пока есть время. А оно обманчиво, течет незаметно, и заканчивается внезапно. Там времени нет, там есть вечность.
Родственники Ивана почти не заходят в храм. Никто не заказывает в его память панихид и поминальных служб. Но я поминаю его и без них, потому, что мы с ним за те полгода стали друзьями, а друзьями просто так не бросаются.
Священник Александр Дьяченко: Из дневниковых записей.
..не остави в томленьи меня одиноком, в час ужасный исхода, Господь, моего…да узрю близ себя угасающим оком- Иисусе сладчайший тебя одного…и когда окружат мое смертное ложе и приблизятся зраки лукавых бесов…заслони их виденья ужасные, Боже, и укрой мою душу от злобных врагов…и когда уже смерть затуманит мне очи и навеки для мира закроется слух…просвети этот мрак наступающей ночи и прими ,Иисусе Сладчайший- мой дух…чтобы мог наслаждаться Твоим лицезреньем, Иисусе Сладчайший податель благих…и Тебя славословя немолчным хваленьем- упокоиться сладко в объятьях Твоих…
Автор Иеромонах М. (Олейник)
В середине нашего века константинопольский патриарх Афинагор I так говорил о времени умирания: «Я хотел бы умереть после болезни, достаточно долгой, чтобы успеть подготовиться к смерти, и недостаточно длительной, чтобы стать в тягость своим близким. Я хотел бы лежать в комнате у окна и видеть: вот Смерть появилась на соседнем холме. Вот она входит в дверь. Вот она поднимается по лестнице. Вот уже стучит в дверь… И я говорю ей: войди. Но подожди. Будь моей гостьей. Дай собраться перед дорогой. Присядь. Ну вот, я готов. Идем!»…
Помещение жизни в перспективу конца делает ее именно путем, придает ей динамику, особый вкус ответственности. Но это конечно, лишь, если человек воспринимает свою смерть не как тупик, а как дверь. Дверь же — это кусочек пространства, через который входят, проходя его. Жить в двери нельзя — это верно. И в смерти нет места для жизни. Но есть еще жизнь за ее порогом. Смысл двери придает то, доступ к чему она открывает. Смысл смерти придает то, что начинается за ее порогом. Я не умер — я вышел. И дай Бог, чтобы уже по ту сторону порога мог я произнести слова, начертанные на надгробии Григория Сковороды: «Мир ловил меня, но не поймал».
диакон Андрей Кураев
Прожил человек долгую человеческую жизнь. Занимался разными делами, работал, растил детей.
В детстве человек был крещен. Но, к большому сожалению, к Богу, Вере и Церкви Христовой относился «постольку-поскольку».
И вот Господь перед закрытием странички с именем «N», все же решает посетить человека тяжелым онкологическим недугом.
Врачи берутся что-то делать, лечить. Но, проходит время и, осознавая свое бессилье, медики, разводя руками, предлагают родным страждущего, забрать его домой. Обычно работники медицины дают некий временной прогноз – мол, осталось человеку примерно «столько-то».
Родные, обеспечивая заботу и обезболивающее лечение своему страждущему близкому, вспоминают о священнике, который в таких случаях может что-то сделать.
Начинается разговор с самим страждущим. На что последний отвечает категорическим отказом, а тем временем тяжкий неизлечимый недуг продолжает отнимать все больше и больше сил.
Наконец, в какой-то момент, словно делая одолжение самому себе, больной собрав свои силы во едино, молвит: «Ладно! Везите своего священника!»
И что происходит?!
Только стоило мне, приглашенному священнику, достигнуть дома, в котором пребывал страждущий, как впал наш герой в состояние, которое я называю «между небом и землей». Это когда ни слова сказать, ни знак подать, человек, увы, уже не может. Хотя человек и дышит, хотя в груди еще бьется сердце, однако на лицо полное бессилие и отсутствие присутствия.
Что остается?!
Горячая молитва, крепкая и непреложная Вера близких.
А мне остается сказать только одно:
«Дорогие мои друзья! Можно опоздать на электричку, можно не успеть на свидание… Умоляю Вас, – не опоздайте на свою последнюю исповедь!»
«Быть и делать.
Митрополит Антоний Сурожский рассказывал о своем друге, которому он помог исповедями ощутить силу вечной жизни, заключенную в тленную плоть.
«Лет 30 тому назад в больнице очутился человек, как казалось, с легким заболеванием. Его обследовали и нашли, что у него неоперабельный, неисцелимый рак. Это сказали его сестре и мне. Я его навестил. Он лежал в постели, крепкий, сильный, полный жизни, и он мне сказал: «Сколько мне надо еще в жизни сделать, и вот я лежу, и мне даже не могут сказать, сколько это продлится». Я ему ответил: «Сколько раз вы мне говорили, что мечтаете о возможности остановить время так, чтобы можно было быть вместо того, чтобы делать. Вы никогда этого не сделали. Бог сделал это за Вас». И перед лицом необходимости быть, в ситуации, которую можно было бы назвать до конца созерцательной, он в недоумении спросил: «Но как это сделать?»
Я указал ему, что болезнь и смерть зависят не только от физических причин, от бактерий и патологии, но также от всего того, что разрушает нашу внутреннюю жизненную силу, от того, что можно назвать отрицательными чувствами и мыслями, от всего, что подрывает внутреннюю силу жизни в нас, не дает жизни свободно изливаться чистым потоком. И я предложил ему разрешить не только внешне, но и внутренне все, что в его взаимоотношениях с людьми, с самим собой, с обстоятельствами жизни было «не то», начиная от настоящего времени; когда он выправит все в настоящем, идти дальше и дальше в прошлое, примиряясь со всем и со всеми, развязывая всякий узел, вспоминая все зло, примиряясь — через покаяние, через приятие, с благодарностью, со всем, что было в его жизни, а жизнь-то была очень тяжелая. И так, месяц за месяцем, день за днем, мы проходили этот путь. Он примирился со всем в своей жизни.
И я помню, в самом конце жизни он лежал в постели, слишком слабый, чтобы самому держать ложку, и говорил мне с сияющим взором: «Мое тело почти умерло, но я никогда не чувствовал себя так интенсивно живым, как теперь». Он обнаружил, что жизнь зависит не только от тела, что он — не только тело, хотя тело — это он; обнаружил в себе нечто реальное, чего не могла уничтожить смерть тела. Это очень важный опыт, который я хотел напомнить вам, потому что так мы должны поступать снова и снова, в течение всей жизни, если хотим ощущать силу вечной жизни в самих себе и не страшиться, что бы ни случилось с временной жизнью, которая тоже принадлежит нам».
(Митрополит Антоний Сурожский. «Жизнь. Болезнь. Смерть». М., 1995).