Вкушающие идоложертвенное сквернятся (Глава 10) (послание Апостола Павла)
Главную мысль, что вкушающие идоложертвенное трапезе бесовской причащаются, потому не безвинны и должны страшиться гнева Божия, раскрывает Апостол в средине главы (стихи 15–22). Но впереди этого ставит он: а) примеры судов Божиих над израильтянами, избранными, подобно христианам, и согрешившими против Бога, при других грехах, и идолослужением (стихи 1–14). А после в) прилагает правила, как обходиться с пищею, чтоб не согрешить употреблением идоложертвенного(стихи 23–33).
в) Как же обходиться с пищею, чтобы не согрешить употреблением идоложертвенного? (23–33)
Такого вопроса нельзя было обойти и в ответ на него не написать правил, по внешним тогдашним обстоятельствам. Идоложертвенное не при капищах только ели, но и в домах предлагали на трапезе, и продавали на рынках. Таким образом, возможно было или на рынке купить идоложертвенное и вкусить, или, пришедши на трапезу к язычнику, коснуться его. Как же быть? Апостол отвечает: все вкушайте, пока вам не скажет кто: се идоложертвенное есть. Услышав это, не вкушайте, чтобы не соблазнить кого,– иудея, эллина или брата немощного. Принимайте пищу с благодарением, и ее употребление обращая во славу Божию и духовное назидание других,
Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но не все назидает.
После страшной угрозы речь потекла покойно. Начинает ее Апостол тем, что подало повод и ко всему рассуждению об идоложертвенном,– со свободы относительно употребления всякого рода безвредной пищи. На это начало опираясь, умники садились за трапезы в капищах идольских. Апостол не отвергает ее, а утверждает: вся ми леть суть, вся ми леть суть. Совершенная, говорит, правда. Но пользование сим правом свободы не может быть без ограничений. Я полагаю для этого два ограничения: пользу себе и назидание ближним. Коль скоро вкушение чего-либо не полезно себе и не назидает ближнего, то от него надо воздержаться. Полагает Апостол в начале сии мысли, потому что ими потом руководствуется в изложении нижеследующих правил. Святой Златоуст говорит: «Видишь ли великую мудрость Апостола? Так как иной из них мог сказать: я совершен, я властен над собою, я вкушаю предлагаемое с полным знанием дела,– то он говорит: положим, что ты совершен и властен над собою, но смотри не на это, а на то, не причиняет ли твое поведение какого-нибудь вреда, или какого-нибудь расстройства. То и другое он выразил словами: не вся на пользу, не вся назидают, разумея первое о нем самом, а другое о брате, ибо слово: не на пользу, указывает на погибель его самого, а слово: не назидают – на соблазн брата».
Вред себе называет святой Златоуст погибелью себя самого, вероятно потому, что чрез вкушение идоложертвенного становятся общниками бесов, а в этом явная пагуба. Экумений и Феофилакт видят вред сей в том, что, привыкши вкушать идоложертвенное, и к идолам опять привыкнет и может отпасть от Церкви, тоже на пагубу себе.
Но можно и пользу, и назидание разуметь только в отношении к братьям, как подает повод думать следующий текст, где о себе ничего не говорится, а все внимание заповедуется обращать на пользу ближнего. Так рассуждает блаженный Феодорит: «Позволительно тебе по тому ведению, какое приписываешь себе, делать все; но не полезно тебе делать вред другим. Делаемое тобою не назидает их. Положим, что ты совершен, но надобно позаботиться и о немощных. Ибо сие присовокупил Апостол».
Никто не ищи своего, но каждый пользы другого.
«Не на одно то смотри, что ты вкушаешь с чистою совестию, но и на то особенно, назидает ли это ближнего твоего. Во многих местах выставляет святой Павел это правило как необходимейшее. Но не просто велит он не искать своей пользы, а только тогда, когда это вредно для брата. В таком случае полезное ближнему должно предпочитать своей пользе, и то избирать, а это оставлять» (Феофилакт). Коренной закон деятельности христианской: люби Бога паче всего, и люби ближнего, как себя. О любви к себе нечего и правил писать; ее только можно ограничивать. Любовь к Богу наипаче есть действие сердечное, внутренное, сокровенное. В явной жизни действующею является одна любовь к ближним, возгреваемая внутри любовию к Богу. Бога паче всего любить должно; но к Богу деятельной любви ничем не можешь ты показать, как делами любви к ближним. Потому, да ищет кийждо еже ближняго – есть сокращение всего нравственного закона. Но надо при этом держать в душе строго дополнительную главную мысль, чтобы сие искание, еже ближняго, исходило из любви к Богу. Ибо есть гуманисты, которые представляются млеющими от любви к человечеству, между тем не только любви к Богу, но и веры в Него не имеют. Пустые личности!
Этими двумя стихами напоминал коринфянам Апостол: итак, вкушать идоложертвенное открыто в капищах – с этих пор не дерзайте. Но оставались другие случаи, в которых, и не ведая, можно было вкусить идоложертвенное. Их теперь и определяет святой Павел.
Все, что продается на торгу, ешьте без всякого исследования, для спокойствия совести; ибо Господня земля, и что’ наполняет ее.
«Поелику Апостол совершенно воспретил вкушение идоложертвенного,– а в то время города полны были таковых мяс, и вероятно, одни из уважения к апостольскому закону не стали бы вовсе покупать их, а другие по чревоугодию пренебрегли бы закон,– то по необходимости и касательно сего узаконяет, что следовало. Сущность законоположения в следующем: на торжище покупайте все, не спрашивая, идоложертвенное это или нет, и затем вкушайте то небоязненно» (Феодорит).
Жрецы, не успевая всего приносимого в жертву потреблять сами, отсылали излишнее на рынок, или может быть кто скупал у них это и продавал. Таким путем идоложертвенное могло попасть и христианам. Апостол говорит: что на рынке покупаете, ешьте то без рассуждения, μηδεν ανακινοντες. Тут будто нет и мысли об испытании и исследовании, идоложертвенное ли то; а то одно, чтобы вкушать то без всяких раздумываний, как пищу простую, чистую и ничем незапятнанную, в простоте мысли. Славянским нашим переводом мысль Апостола точно выражена: ничтоже сумнящеся. Слово: за совесть δια την συνειδησιν, значит: по тому убеждению совестному, что всякое создание Божие добро и ничтоже отметно. С этою светлою совестию, с этим светлым убеждением кушайте все, что продается на рынке. Почему и прибавил в основание такого распоряжения: Господня бо земля и исполнение ея. Все Господне, Господнее же благословенно. Нечего и раздумывать: кушайте все, как дар Божий благословенный.
Святой Златоуст говорит: «Апостол не дозволяет им даже сомневаться, то есть исследовать и разведывать, идоложертвенное это или нет, а заповедывает просто есть все находящееся на торжище, не расспрашивая, что такое предлагаемое. Идоложертвенное дурно не по природе своей, но производит осквернение по произволению вкушающего. Посему он и говорит: ничтоже сумнящеся. Господня бо земля и исполнение ея, а не бесов. Если же Господня земля, и плоды и бессловесные животные, то нет ничего нечистого; нечистым же делается что-либо вследствие злонамеренности и преслушания человека». Вот еще несколько фраз блаженного Фотия, которого пространное мнение приводит Экумений. «Рыночное вкушайте, без раздвоенной мысли, μηδεν δισταζοντες, с совестию чистою, неколеблющеюся. Без размышления, αζητητως вкушай рыночное, с совестию чистою, нераздумывающею, и не требующею другого удостоверения, кроме того убеждения, что Господня земля. Если Господня земля и что на ней, что еще раздумывать?»
Если кто из неверных позовет вас, и вы захотите пойти, то все, предлагаемое вам, ешьте без всякого исследования, для спокойствия совести.
Другой случай, когда кто из язычников позовет на обед, а они имели обычай брать части от жертв и приносить домой. Как тут быть? – И здесь то же правило: все предлагаемое вам ядите, ничтоже сумнящеся, за совесть, то есть по тому же убеждению, что всякое создание Божие добро, не допуская и мысли о том, чтобы тут было что идоложертвенное, ничтоже сумнящеся, в простоте мысли.
Ходить к язычникам на обеды Апостол не запрещает и не повелевает, а оставляет это на свободу приглашаемому. Феодорит замечает: «Потому что невозможно было бы уловлять неверных, прекратив сообщение». «А избавляет ядущих от всякого подозрения (в чем-либо идоложертвенном),– объясняет святой Златоуст,– ради того, дабы излишняя осторожность не показалась делом страха и опасения, ибо кто разведывает, тот делает это по страху, а кто воздерживается после того как узнал дело, тот воздерживается по нерасположению, презрению, отвращению» (к идолослужению и ко всему, что прикосновенно ему). Апостол хочет, чтобы, содержа в крепкой совести твердое убеждение, что один царь над всеми Господь, и что все творения Его суть, с сею светлою верою вкушали все, с благодарением к Подателю благ.
Но если кто скажет вам: это идоложертвенное,- то не ешьте ради того, кто объявил вам, и ради совести. Ибо Господня земля, и что’ наполняет ее.
Не все кушанья предполагаются идоложертвенными, а некоторые. Итак, если кто, когда дойдет до них череда, скажет: сие идоложертвенное есть, в таком случае не есть. Кто этот поведавший? Как Апостол не определяет, то прямее бы было и не касаться этого вопросом. Кто бы ни был. Но как предварительное решение этого вопроса, хоть предположением, дает удобства к приведению в понятность течения всей последующей речи, то и стали его решать. Иным кажется, что лучше всего под ним разуметь слабого христианина, который говорит это крепкому; а другим кажется, что лучше будет разуметь какого-либо язычника, который говорит это, с лукавым намерением искусить христианина и посмотреть, как-то он поступит. Но ведь Апостол пишет правило не на один случай, а на все; во всех же могло быть, что иногда это скажет слабый христианин, иногда язычник. Итак, положим: христианин ли слабый, или язычник искушающий скажет: это идоложертвенное,– не ешь, говорит Апостол. Не ешь за оного поведавшаго, то есть щадя его. Слабого христианина щадение очевидно в чем. В том, что если бы крепкий после сего уведомления стал есть, то слабый не мог бы уже отказаться есть, а ставши есть, ел бы то как нечто имеющее значение в религиозном отношении, и тем осквернил бы свою совесть; отказавшись же есть, он придаст ему мужества воздержаться и себе, и тем спасет его от запятнания совести. Но в чем щадение язычника? Если язычник говорит об этом христианину, то очевидно по той мысли, что ему не следует этого есть. Так сложилась его языческая совесть. Если бы христианин, несмотря на то, стал есть, то язычник мог подумать: что ж это, христиане хвалятся высотою веры и нравоучения, а между тем покажи только им лакомый кусок, и они готовы опять с нашими богами в мире жить. Для него идоложертвенное есть нечто священное (в некоторых списках стоит ιεροθυτον), вкушение от коего намащает благословением богов. То же, по его мысли, перейдет и на христианина. Как же это,– подумает он? И от невыгодной мысли о христианине перейдет к невыгодной мысли о христианстве. Следовательно, есть, после сказанного уведомления, будет значить унизить себя как христианина, унизить в своем лице всех христиан и самое христианство. Следовательно далее, достоинство свое как христианина, честь христиан и самого христианства требует не вкушать известной пищи, коль скоро скажут, что это идоложертвенное. И это надобно сделать ради поведавшего и других, подобных ему, и ради самого поведания. В каких мыслях так сделать? – В показание презрения ко всему идолослужебному. Не потому, что идоложертвенное есть чтó, но потому, что поелику оно идолослужебно, то омерзительно. Из презрения к идолослужению, я презираю и это идоложертвенное. Так святой Златоуст: «Апостол повелевает воздерживаться от жертв идольских, не как от имеющих силу, но как от достойных отвращения. Избегайте, говорит, идоложертвенного не потому, чтобы оно могло причинить вред; оно не имеет никакой силы; но потому, что оно презренно. Впрочем, на том основании, что оно не имеет никакой силы, не вкушайте его безразлично, ибо это трапеза врагов и нечестивых».
Таким образом, это воздержание пред лицом язычников будет вразумляющею проповедию о достоинстве христианства и презренности идолослужения. За онаго поведавшаго будет значить в сем случае: чтоб не заградить ему двери к восходу до ясного познания высоты христианства, и чрез то двери веры. Ибо вкушение перепутало бы все его понятия и помрачило светлый лик веры Христовой.
И совесть. Чью совесть? – Ниже объясняет Апостол: совесть не свою, а другого. В предыдущих двух случаях (стихи 25 и 27) совесть разумелась своя, а здесь – другого. Чья же? – Ближе всего – поведавшего. Язычник ли скажет: это идоложертвенное, или слабый христианин, невкушение сего идоложертвенного будет целительно для совести того и другого./
Господня бо земля, и исполнение ея. Это так надо связывать с течением речи: я разумею не твою совесть, а совесть другого; для твоей же совести остается неизменным то убеждение, что в царстве Господа все добро и ничтоже отметно. «Не потому, говорит, я возбраняю, будто это чуждая вещь, Господня бо земля, но за совесть, то есть дабы не сделать вреда. Следовательно, надобно разведывать? – Нет, говорит, я разумею не твою совесть, а другого, ибо я предварительно сказал: за поведавшаго» (святой Златоуст).
Совесть же разумею не свою, а другого: ибо для чего моей свободе быть судимой чужою совестью?
Действуй так, щадя совесть другого, а не свои убеждения изменяя. Когда другой сказал: это идоложертвенное,– от этого слова твое убеждение, что всякое создание – Божие добро, следовательно, и это идоложертвенное, добро, не приняв никакого само по себе осквернения, не должно меняться, не должно переходить на мысль, будто пред тобою вещь, чуждая Богу, не Его творение. В этом будь тверд, но воздержись от вкушения ради пользы других. Не мнению говорящих подчиняясь, так поступай, но совсем другому началу следуя – воле Божией, заповедующей любить ближнего и о благе его пещись, о душевном еще более, чем о телесном. Они говорят потому, что идоложертвенное считают чем-то, а ты воздержись не по этому, а чтоб показать им, что отстав от идолослужения, не хочешь ничем входить в соприкосновение с ним, гнушаешься им и отвращаешься от него.
Вскую свобода моя судится от иныя совести. Причину выставляет, почему в слове его должно разуметь совесть другого, а не свою. Он говорит как бы: совесть другого для меня не закон. Своему убеждению должен я следовать, а не чужому. По своему убеждению я имею свободу, полную, относительно всякого рода пищи, другие судят иначе. Этим суждением моя совесть и моя свобода не связывается. И я без смущения мог бы есть, несмотря на указание, что предлагаемое идоложертвенно; но я воздерживаюсь не по этому слову: оно меня не вяжет, я и при нем по-прежнему свободен. Вяжет меня другой закон, моей же совести, а не чужой. Святой Златоуст развивает другую мысль,– ту, что если я по свободе своей стану есть, то язычники, не понимая, почему я так делаю, станут осуждать сию свободу. Не хочу я допустить до того, чтоб так было, ибо осуждение моей свободы есть осуждение свободы христианской вообще. Не хочу я быть виною этого. Он говорит: «Свободою он называет – не быть обязанным соблюдать и не подвергаться запрещению (относительно пищи). А смысл слов его такой: Бог создал меня свободным (или воссоздал во Христе к свободе) и поставил выше всякого вреда, но язычник не умеет ни судить о моем любомудрии, ни понимать щедродательности моего Владыки, а станет осуждать меня и скажет сам в себе: учение христиан – басня; они удаляются идолов, избегают бесов, а от приносимого им не отказываются: велико их чревоугодие. Какой же, скажешь, для нас вред от того, что он будет судить так несправедливо? Но не гораздо ли лучше вовсе не подавать ему повода к осуждению? (Суд от одного лица переходит на осуждение веры.) Если ты будешь воздерживаться, то он не скажет и этого.– Как не скажет? Видя, что, я не разведывая, пользуюсь всем и на торжище и на пиру, как он не скажет и не осудит меня, что я употребляю все безразлично? – Точно нет, ибо ты пользуешься этим не как идоложертвенным, но как чистым; не разведывая, ты показываешь, что не боишься предлагаемого. Посему войдешь ли ты в дом язычника, или придешь на торжище, я не дозволяю тебе разведывать, дабы тебе не быть беспокойным и трусливым и не навлекать на себя излишних забот».
Если я с благодарением принимаю пищу, то для чего порицать меня за то, за что я благодарю?
Темновато сие место. Под благодатию разуметь должно благодать веры, которая просветила понятия наши и дала нам разуметь, что можно свободно вкушать всякую пищу, как дар Божий. Так я и делаю: все вкушаю и Бога благодарю. Но если я без разбора буду вкушать во всяком случае, то другие, не понимая дела, будут осуждать меня за то, а чрез меня и веру мою. Не хочу я допускать до того, чтобы так было.– Это смысл слов: почто хулу приемлю,– не хочу допускать, чтоб хула падала на меня. Экумений пишет: «По благодати Божией, соделавшей душу мою столько возвышенною, что я убежден, что ничем таким не оскверняюся, по сей благодати с дерзновением вкушаю. Но если, говорит, ты таков, если благодатию Божиею дошел ты до познания, что идол ничто и что никакого вреда нет вкушать тебе идоложертвенное то зачем допускаешь, чтоб тебя злословили, а чрез тебя и веру, и даже Бога,– и притом из-за того самого, за что ты должен благодарить, получив совершенное разумение о вещах. Апостол в своем лице увещание обращает к коринфянам».
Святой Златоуст говорит (О немже благодарю): «Что же, скажи мне, ты принимаешь с благодарностию? – Божии дары. Благодать Его такова, что она делает душу мою чистою и поставляет ее выше всякой нечистоты. Как солнце, касаясь лучами своими всяких нечистот, сохраняет их (лучи свои) чистыми, так, или еще более и мы, обращаясь среди мира, можем оставаться чистыми, если захотим, и тем более, чем большую имеем силу. Почему же, скажешь, воздерживаться? – Не потому, что иначе можно сделаться нечистыми, но для брата, для того, чтобы не иметь общения с бесами, и для того чтобы не подвергнуться осуждению от неверного. Здесь не свойство яств, но преслушание и общение с бесами делают меня нечистым, и от произволения зависит осквернение. Что же значат слова: почто хулу приемлю, о немже аз благодарю? –Я, говорит, благодарю Бога, что Он столько возвеличил меня и поставил столько выше иудейского унижения (ибо у них: не коснися и проч.), что ничто не может вредить мне; а язычники, не зная моего любомудрия, будут подозревать противное и скажут: христиане желают нашего; они лицемеры, хулят бесов и отвращаются от них, а к трапезам их стекаются; что может быть неразумнее этого? Значит они не для истины, но из честолюбия и сластолюбия приняли это учение.– Посему не безумно ли подавать повод к хуле за те самые благодеяния, за которые приносится благодарность? Но, скажешь, язычник будет говорить это и тогда, когда увидит, что я не разведываю. Нет, ибо не все наполнено идоложертвенным, чтобы иметь такое подозрение; притом ты вкушаешь это не как идоложертвенное. Итак, не разведывай напрасно; а с другой стороны, не принимай пищи, когда тебе скажут, что она идоложертвенная. Христос, даровав тебе благодать, столько возвеличил тебя и поставил выше всякого вреда не для того, чтобы подавать повод к худой молве о тебе, и не для того, чтобы теми самыми преимуществами, за которые ты благодаришь, столько оскорблять других, что они могут хулить».
Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию.
Все соображения покрывает Апостол одним всеобщим правилом: «Видишь ли, как он от частного предмета перешел в поучении к общему и преподал нам превосходное правило – прославлять Бога во всем?» (святой Златоуст). Отсюда видно, что, по мысли Апостола, от неразборчивого вкушения идоложертвенного некоторая тень падала на самую веру и Господа Бога. Почему Апостол и выставил этот общий закон, что мы обязаны не пищу только и питие употреблять, но и все другое делать во славу Божию,– ничего не дозволяя себе, чрез что, хоть на малейший волос, мог бы кто-либо нечто не хвалебное помыслить о святой вере нашей и о Боге. Прекрасно Апостол все это,– и сидеть, и ходить, и беседовать, и сожалеть, и наставлять,– совокупляет воедино, чтобы во всем поставить для себя одну цель – Божию славу. Так повелел и Господь: да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже есть на небесех (Мф. 5, 16). Так сказано и здесь» (Феодорит). «Так, говорит, все творите, чтобы тем подавать побуждения к прославлению Бога, давая разуметь, что то, как они тогда действовали, служило к бесславию Бога и к хуле на Него и на святую веру Его» (Экумений). «Яст же кто и пиет во славу Божию, когда яст и пиет не на соблазн другим, не как чревоугодник и сластолюбец, но как желающий так содержать тело, чтобы оно было способно к деланию всякой добродетели; и просто, всякое дело творит кто во славу Божию тогда, когда ни другому не вредит соблазном, ни самому себе чем-либо, и когда ничего не делает из человекоугодия или по другому какому страстному помыслу» (Феофилакт).
Не подавайте соблазна ни Иудеям, ни Еллинам, ни церкви Божией.
«То есть не подавайте никому никакого повода к соблазну (не вкушайте). Иначе и брат соблазнится, и иудей еще более возненавидит и осудит тебя, и язычник будет смеяться над тобою, как над чревоугодником и лицемером. Не должно соблазнять не только братий, но, если возможно, и внешних. Ибо, если мы – свет, закваска, светила и соль, то мы должны просвещать, а не помрачать, скреплять, а не ослаблять, привлекать к себе неверных, а не отгонять от себя. Для чего же ты отгоняешь тех, которых должен привлекать? Подлинно, язычники соблазняются, когда видят, что мы возвращаемся к этим вещам, потому что они не знают нашего образа мыслей и того, что наша душа стала выше всякого чувственного осквернения; иудеи и немощные из братий испытают то же самое. Видишь ли, сколько он привел причин, по которым должно воздерживаться от жертв идольских? Потом, когда сказал: безпреткновени бывайте, возложил на них ответственность за соблазн иудеев и язычников, и выразил нечто тяжкое» (святой Златоуст).
так, как и я угождаю всем во всем, ища не своей пользы, но пользы многих, чтобы они спаслись.
«Искать полезного для всех – вот правило совершеннейшего христианства, вот точное его назначение, вот верх совершенства» (святой Златоуст). «Всем угождать и льстецам свойственно, но не таково то, что говорит о себе Апостол. Льстецы не чужой пользы, а своей ищут, лучше же сказать, и своей не ищут, потому что вредят себе больше, чем другие. А божественный Апостол своего не искал, но имел в виду спасение других, чрез них приумножая негиблющее богатство» (Феодорит). Как святой Павел был всем вся, да всяко некия спасет, об этом он уже говорил. Теперь только напоминает об этом, поставляя образ своего действования в закон для всех. Это третье начало в руководство к устроению нашей жизни, или даже четвертое: первое,– чтоб все делать по ясной и твердой совести, по верному сознанию сообразности дела с волею Божиею; второе,– чтобы все делать во славу Божию, не только имея в виду, в цели, славу Божию, но так, чтобы самим делом выходила из нашего действования слава Божия; третье,– чтоб не соблазнять никого не только намеренно, но и ненамеренно; четвертое,– чтобы все направлять ко спасению ближних наших, и словом, и делом. До какой меры Апостол всем готов был жертвовать для спасения других, можем судить по молитве его, в которой он выражал готовность свою даже быть отлученным, лишь бы братия его спаслись (Рим. 9, 3). Такое расположение, паче другого чего, давало ему дерзновение сказать:
Глава 11, стих 1. Подражатели мне бывайте, якоже и аз Христу.
«Это слово не самомнения, а желания всячески расположить к делу, которое внушал. Если, говорит, я подражал Христу, и жизнь Свою презревшему, чтоб нам даровать живот, не тем ли паче вы мне можете подражать? Ибо я не столько выше вас, сколько выше меня Христос, бесконечно всех превосходящий» (Феофилакт). Или, ограничивая взор ума текущими только в речи предметами, Апостол говорит как бы: «Соревнуйте сим моим мерам в деле домостроительства, потому что я подражаю Владыке, Который иначе беседовал с иудеями, а иначе с Апостолами, иное предлагал совершенным, а иное несовершенным» (Феодорит).
Святой Златоуст говорит: «Ничем ты не можешь столько подражать Христу, как попечением о ближних. Воздержание от жертв идольских само по себе есть дело полезное, а я, говорит Апостол, делал много и не полезного, например, обрезывал и приносил жертвы; такие действия, если рассматривать их самих в себе, могут даже погубить совершающих и лишить их спасения, но я подверг себя и этому для проистекающей от того пользы. Так Павел, будучи выше всех по совершенству, становился ниже всех по снисхождению! Видишь ли превосходство его ревности и величие его души? Подражай и ты ему».